Библиотека

Имя

* * *

Вот и все. Я смотрела в пустоту. Если я отравлюсь таблетками в коммунальной квартире — это будет глупо. Стухну. Провоняю весь дом. А у них гости. Ребенок. Ему и так досталось. Мамочка — шлюха. У него есть мамочка…

Я шла по рельсам. Страшно. Мне было так страшно! Вы мне верите? Я была совсем одна. Где-то вдали лаяли собаки. На небе появилась луна. Осветила путь.

Идти по шпалам неудобно. (В последний путь я собралась на каблуках.) То и дело спотыкалась. Пару раз чуть не упала. Несколько раз ушла в сторону. Нет, я не передумала. Просто по сторонам рельс была насыпь. Мягкая. Теплая. Я садилась на нее. Отдыхала. Потом опять шла. Мне надо было идти. Обязательно идти.

Он настиг меня на рассвете. Сердце мое бешено стучало, но я не испугалась, вы мне верите?

* * *

— И это все, что ты можешь рассказать? — женщина в черном пальто и пестром кушаке зло смотрела на меня. Семеро детей за столом громко стучали ложками по пустым мискам. — Ты пришла в этот дом ни с чем! Нам самим здесь есть нечего! Ты ничего не принесла с собой! Ничего!

Я вышла на улицу. На улицу? Семь небольших холмиков. В них воткнуты покосившиеся деревянные кресты. Прочитала. Имена. Даты. Рождения. Смерти. Удивилась. Все умерли в один день. Триста лет тому назад.

Свежая могила. Ровный крест. Ни даты рождения, ни имени. Вокруг могилы следы. Животных?

Вернулась в дом. Женщина укладывала детей. Семерых. Мал мала меньше. Разлеглись по лавкам.

— Как меня зовут? — спросила я, остановившись в дверях.

Она оглянулась. Расхохоталась. Поинтересовалась: «Что появилось раньше: горе или глупые женщины?»

Я заплакала.

Не думала, что там ничего не заканчивается, а все только начинается.

А она… рассыпалась серой землей. У кого теперь узнаю, как меня зовут? Кто мне ответит?

* * *

Сумерки. Серые. Густые. В них растворяются предметы. Передвигаться сквозь сумерки трудно. Невозможно просчитать, что впереди. Размытые силуэты. Приблизительные очертания. При сближении формы вещей меняются.

Мозг устал. Постоянное напряжение. Гнетущее ощущение — блуждаю по кругу. Кажется — выхода нет. Но свежая могила все дальше и дальше.

Поначалу то и дело натыкалась на нее. Разглядывала следы вокруг холмика. Не хватало сил задаться вопросом: чьи они, эти следы, широкие и глубокие. Не было никакой возможности подумать. Мне надо было идти. Просто идти.

Устала от ходьбы, измучили высокие каблуки. Снимала туфли, чтобы нести их в руках, а они мгновенно снова оказывались на ногах. Сдирала вновь. Вышвыривала. Они улетали далеко. И тут же опять появлялись на прежнем месте.

Устав безнадежно бороться с чертовыми туфлями, хромая от утомления, брела. Куда? Если бы я знала ответ.

Через какое-то время перестала возвращаться к безымянной могиле (чья она?). Стало немного легче. Прояснилось сознание. Пришло четкое понимание: выбралась из круга.

Дорога. Нехоженая. Только моя. Я так чувствовала. Так знала. Шла по ней, мало что понимая.

Впереди показался дом. Из его окон лился свет. Появилась надежда, что не оступлюсь во тьме, прямиком доберусь до дома. Постепенно различила силуэты мужчины и женщины, серыми тенями бегавших около не зашторенных окон.

Постучалась. Мне открыли.

— Где ты таскалась?! На улице глубокая ночь! — Женщина, зло на меня глядя, кричала во весь голос.

Я заткнула уши. Страшный крик прокатился внутри моей головы. Отвела ладони от ушей — вновь крик снаружи.

— Она еще играется! Ты посмотри, она затыкает уши! Она издевается над нами! — полная возмущения, женщина обернулась к мужчине.

— Проголодалась, дочь? Иди, поешь. Ужин на столе, — откликнулся тот, не обратив внимания на крики женщины. С трудом вглядываясь в меня, устало крякнул. И медленно, словно кто-то  затянул пленку фильма, завалился на диван.

Я их дочь? Дочь этой сварливой и злой женщины?..

— Ты вся перепачкалась! Опять! В чем ты? — женщина подскочила ко мне бешеной кошкой. — Где ты бродила? Твоя юбка в грязи!

Она стала нервно дергать за край моей юбки, будто хотела стащить ее с меня. Я отпрянула. Зацепилась каблуком о каблук. Чуть не рухнула перед ней на колени. Женщина (моя мать?) громко расхохоталась и монотонно отчеканила:

— Где бы ты ни была, всегда узнаю тебя по неуклюжести. От меня не скроешься. Я тебя из-под земли достану.

Мне сделалось страшно. Захотелось спрятаться. Исчезнуть. Меня начала пробирать дрожь. И вдруг ласково, почти нежно она проговорила:

— Скинь сандалики, доченька. Наверное, ножки устали. Пойдем на кухню, поешь. Мама приготовила вкусный ужин, — и плавной походкой выскользнула в приоткрывшуюся дверь.

Сандалики?.. На мне были сумасшедшие лаковые туфли на высоченных каблуках, от которых я не могла избавиться уж который день! День? Нет. Ночь? Нет. Сплошные сумерки. Вокруг этого дома ничего нет, кроме сумерек.

На кухне ярко горели свечи. Множество свечей. Воск плавился. Тек, складываясь в замысловатые фигурки: змею, кошку, сокола. «Вот и помощники», — отчего-то  решила я.

— Ты не можешь без своих глупых фантазий! — словно проникнув в мою голову, подслушав мысли, женщина подбежала ко мне. В ее руках появился ремень. Крепкий кожаный ремень.

Он сек, как оголтелый. Хлест! Хлест! Я шарахалась от него, увертывалась, насколько хватало сил. Запыхавшись и обессилев, рухнула на пол.

— Доченька, съешь еще блинчик. Давай мама его джемом помажет. Со сладеньким вкусней покажется.

Женщина склонилась надо мной с широкой, ясной улыбкой на лице. Осторожными, старательными движениями взялась расчесывать костяным гребнем мои спутанные волосы.

Погасли свечи. Ласковый голос запел колыбельную: «Со сладеньким вкусней покажется. Покажется. Все свяжется. И никогда не развяжется…»

Я лежала под одеялом. Не могла уснуть. Туфли врезались в ноги, вцепились клещами. Я пыталась стянуть их. Безрезультатно.

— Ну-ка смирно! Лежать тихо! Что за мышиная возня в пять утра! — шевеление под одеялом прихлопнула тяжелая пятерня.

Я замерла. Прислушалась. Погрузилась внутрь себя. Почти уснула. И вздрогнула от увиденного.

Он бил ее ногами.

— Сука! Опять! Опять спуталась с этим кобелем!..

Во мне не было ни капли жалости к ней. Я просто смотрела, как она корчилась от боли. На полу показалась лужа крови. Мутная тягучая жижа.

Бурной волной откуда-то изнутри меня прорвалась ненависть. К ней? К нему?

— Хватит! — крикнула я и выскочила сквозь плотно запертую дверь.

И не сразу сообразила, что легко прошла сквозь нее, закрытую, тяжелую. Оглянулась — и не увидела дома. Он растворился в сумерках.

Побрела дальше. Нужно было найти пристанище. Новый дом. Как его отыскать, когда кругом ничего, только густые сумерки?

Снова долго шла. Может, я сбилась с пути? Подумав об этом, толкнула скрипучую дверь и вошла в затхлый коридор маленькой квартиры. На полу лежали заплесневелые ковры. Валялись один на другом, создавая своеобразный постамент. Или ступеньку.

Взошла. Увидела женщину с унылыми глазами. Она протянула мне навстречу худосочные руки. Обняла, слегка прижала к себе.

— Деточка, — тихо проскулила. — У мамочки сил не осталось. А в кадушке белье закисло.

Между нами появился вдруг огромный бак, из которого серой горой вывалилось грязное белье: простыни, носки, куртки.

Принялась за стирку. Мои руки полоскали, выкручивали, развешивали белье. Снова и снова. Я работала впустую. Чистое белье быстро исчезало, грязное появлялось заново. К рассвету я выдохлась. Стрелки кухонных часов показали пять утра.

Огромный пододеяльник. Тяжелый. Потребовалось максимум сил, чтобы отжать воду из ткани. Руки свело. Спина задеревенела. Разогнулась.

Подумалось невольно, что пододеяльник похож на толстую скользкую змею. В следующее же мгновение из моих рук стремительно выскользнула жирная рептилия. Тяжело плюхнувшись на пол, она тугим кольцом обвила мне икры ног и широко раскрыла бездонную пасть. Зажатая в кольцо, я не успела отпрянуть. Огромный поезд на бешеной скорости въехал во всю меня. Раздавил изнутри, вывернул наизнанку. Меня рвало на части, куски разлетались в стороны.

Что-то вновь произошло. Обессилев, рухнула на пододеяльник. Взглянула на часы. Пять часов ровно.

Поднялась. Передо мной снова стояла унылая женщина.

— Деточка моя, — заканючила она, — мамочка устала. Сил у мамочки не осталось. Выбей коврики, доченька.

Она водрузила на меня кучу заплесневелых ковров и выставила на улицу.

На улицу? Разве так бывает, чтобы на улице не было улицы? Я бессильно сбросила тяжелые ковры в пустоту.

Путь. В сумерках передвигаться сложно. Но я привыкла. Наловчилась. Никакой суеты при ходьбе, только так со временем можно дойти. До чего?..

Город. Вошла в него. Пекло. Утро. Проснулась (очнулась?). Открыла глаза. Рядом чужие волосатые ноги. Холодные. Даже мерзко холодные. Брезгливо отодвинулась. Ноги придвинулись. Вскочила.

— Ты уже встала? Поставь чайник. Я спешу.

Прошла на кухню. На плите обнаружила чайник. Со свистком. Зажгла газ.

— Ну ты совсем чеканулась. Где ты нашла эту рухлядь? На кой-тебе сдался этот старый чайник? Опять бродила по помойкам!

Злой голос. А за окном солнце. Лучик пробился сквозь паутину тюля, растелился светящейся радостью по полу.

— Я вижу солнце! — моему счастью не было предела.

— Слушай, ты давай, заканчивай придуриваться! Будешь так себя вести, отправлю назад, к маме. Где мой завтрак?

— Нет. Нет… Только не к маме.

Подносила. Протирала. Раскладывала. Я прислуживаю? Задумалась.

— Я тебе прислуживаю?

Не дождалась ответа. Он скрутил мне руку, выгнул назад. Обрушив меня на стол, вошел. Что-то промчалось по мне адской болью. Поезд? Часы пробили пять.

— Спасибо за завтрак.

Он даже не притронулся к каше. Торопился. И я опаздываю. Мне к семи. Я в первую смену сегодня.

Встала за прилавок. Обвесила. Обсчитала. Одного, другого. К обеду пришла сменщица. Передала ей дела. Прошла в раздевалку. Залезла в потайной кармашек. Пустой. Деньги как сквозь землю провалились. Уныло побрела домой. Пришла. Открыла дверь. Услышала:

— Понимаешь, жить так дальше невозможно. Она весь мусор с улицы тащит в дом. Я только успеваю избавляться от хлама. Выдумывает всякие небылицы. Несуразицы. Перед людьми стыдно. Не могу я так.

Он больше так не мог. Сзади. Спереди. Она его понимала. Во всем. Сверху.

Мы были знакомы с детства. Учились в одном классе. Закончив школу, разбежались. Разъехались. Встретились случайно. В чужом городе.

Я сама ее познакомила со своим супругом: «Светлана. Очень хорошая и красивая девочка». Черт меня попутал так ее представить. На тот момент ей было тридцать. Она недавно развелась.

Мы все совершаем ошибки. Они повторяются. Одни и те же ошибки. Через какой-то период времени. Катя. Маша. Нюся. Лена. Сбилась со счета. Я уже ничего не хотела и не ждала. Просто каждое утро мне приходилось просыпаться около этих чужих ног.

И однажды, всматриваясь в зеркало, не узнала в отражении себя. По ту сторону все было иначе. Устало прислонилась к мутному стеклу (давно не протирала зеркало) и без труда прошла через приоткрывшуюся прозрачную дверь. Куда я попала?..