Библиотека

Катенька

   Вагончик качнулся. Паровозик шумно запыхтел и покатился по рельсам. Мама смотрела Катеньке вслед, пока она не скрылась за деревьями. Рельсы проложили по кругу, в обход качелей, чтобы, путешествуя по железной дороге, дети могли любоваться сказочными персонажами: царевной лягушкой, бабой Ягой, Снежной Королевой, гномами. Мастер-камнерез создал фигурки из белого камня. Художник их расписал. Сюжетные панорамы разместили у каждого аттракциона.

  Дети железную дорогу обожали. Путешествуя, они окунались в чудесный мир сказки, но в будний день в парке было мало народа, а на аттракционе «чух-чух» — никого из ребят. Поезд без пассажиров подошел к платформе.

   — Катенька! Ты где, моя девочка? – громко позвала Катеньку мама.

   Билетер аттракциона, подкравшись на цыпочках, напугал.

   — Вы кого-то потеряли? – тихо спросил он, отвернув голову в сторону.

   Пивной запах повис в воздухе.

  — Потеряла? – разозлилась Элеонора Павловна. – Нет! Не потеряла! Моя дочь десять минут тому назад села в чертов ваш поезд! Где она?

  Накинувшись с кулаками на билетера, взяв молодого человека за грудки, она потребовала:

   — Верните мне дочь! 

   — Женщина, успокойтесь. Сейчас я вызову охрану. Мы найдем вашу девочку.

  Билетер попятился. Охрана прибежала. Сначала они искали сами. Потом приехала милиция с собаками. Произвели оцепление. Собаки обнюхали каждый куст. Катеньки нигде не было.

                                                               ***

   «Трагедия в парке», «На аттракционах пропала девочка», «Маньяк в городе». Страшными заголовками запестрели местные газеты.

  — Говорил я тебе! Как чувствовал! – Толик, не скрывая брезгливой ненависти, метал «молнии». Вскоре каждый уголок дома пропитался ядом.

  Катеньки не было неделю. Элеонора Павловна верила, что она найдется. Вернется!

«Я не исключаю самого плохого. Трагичного“, - как-то сказал следователь и вызвал ее на опознание. Разрыдавшись над чужим ребенком, оплакав не свое горе, выдохнув через время с облегчением “ это не моя дочь», Элеонора Павловна упала в голодный обморок.

  Еще через неделю она поседела и осунулась.

  «Так нельзя, детка», — говорила мама. «Ты во всем виновата», — говорил Толик. 

  «Она вернется», — шептала Элеонора Павловна, уткнувшись лицом в пол.

  «Мы закрываем дело», — через три года, после случившегося, оповестил следователь Элеонору Павловну.

«Я ухожу от тебя», — еще раньше доложил Толик.

   … Годы прошли. Парковые деревья стали большими. Облупилась краска на качелях. «Чертовое колесо» закрыли. Новый фонтан забил.

   «Если возвращаться на одно и то же место, покатится паровозик вспять». Вначале она посещала злополучный аттракцион каждый день, но потом догадалась: приходить следует правильным днем, накануне рождения дочери. Приходила.

Садилась на скамейку. Просила. Ждала.

     Ее время почти прошло. Ее имя стерлось. «Гунька». Отчего-то стали звать ее люди.

    «Ты уже совсем большая, моя девочка. Взрослая. У тебя есть дети. Наверное, мальчик и девочка», — поправляя пышный цветок в спутанных волосах, предавалась размышлениям старушка. 

     Мечты уводили «Гуньку» в цветущий сад. Почти всегда она видела уютный дом, который спрятался за пышным садом. В саду гуляли дети. Из окна дома выглядывала Катенька. Нарядно одетая, звонким голосом она звала: «Обедать пора». Дети, мальчик и девочка, спешно бросая игрушки, мчались в дом. Там они садились за круглый стол. Девочка напротив мальчика. Около Катеньки присаживался мужчина приятной наружности. 

   «Гунька» следила за ними издалека. Прячась за широкими стволами старых деревьев, она боялась приблизиться. «Некрасивая я стала». Ругала себя Гунька. «Руки мои огрубели». Печалясь, возвращалась в парк. «Чух-чух» мчался по кругу паровозик.

                                                                    ***

  Город изменился. Преобразился. Между частными домами выросли небоскребы. Вот-вот снесут и ее хибару. «Гунька» с трудом складывала вещи.

    Бабушкин рисунок. Ветхий пергамент, покрытый толстым слоем пыли. «Гунька» сдунула пыль. Ровные улочки. Приземистые домики.

    «Хочешь узнать, что за домиками, Лера?» Бабушка только что закончила рисунок. Лера бабушку побаивалась. Бабушка носила волевое лицо. У нее был острый подбородок и скрипучий голос. Поговаривали, что она со странностями, и в молодости отправила на тот свет ни одного жениха. «Сохли» парни за красавицей.

  «Стены старых домов надежно спрятали тайну. Хочешь, узнать тайну, трусливая девочка?» Бабушка низко склонилась над внучкой. Слегка ущипнув ее за щеку, расхохоталась. Лера расплакалась. Унылый город – последний бабушкин рисунок.

  Элеоноре никогда не нравился город без имени. Ровные улицы, приземистые дома, одинаковые черепичные крыши нагнетали тоску. Вступив в наследство, она сохранила все бабушкины рисунки, но холст с нарисованным городом снесла на помойку. Запихнув его в жестяной бак, плотно закрыла тяжелой крышкой. Как он оказался в доме, спустя много лет…

     «Мамочка, а за домиками что-то есть. Там что-то спряталось».

     Как же она сразу не вспомнила! Не догадалась…

    Зеркало. Старое. В трещинах. Перед ним старуха. Дрожащими руками сжимает развернутый холст. Пустые глаза уставились вдаль. (За спиной «Гуньки» ветер играет раскрытыми ставнями).  

                                                          ***

     По ровной дорожке узкой улочки бежит босоногая девчонка. Она что-то кричит. И машет рукой. Приблизившись, скороговоркой выплескивает: «Не ходи туда». Убегая, скрывается за липами.

    Весна. Запах цветущих лип кружит голову. Желая достать распустившийся цветок, Лера приподнимается на цыпочки. Не хватает роста. Подпрыгивает. Срывает. Прикладывает цветок к распущенным волосам. Втыкает корешок. Хохочет. Впереди жизнь, наполненная важными событиями.

   Мальчик на самокате. Несется по ухабам. Вот-вот упадет. Неровная дорога. Как она свернула на извилистый путь? «Не ходи туда!» Выкрикивает мальчик. Недоумевая, Лера оглядывается

  Черепичные крыши плотно в ряд. Между домами нет просвета. Ветер подул. Пригнув траву к земле, застучал рамами. Где-то разбилось стекло. По округе разнесся звон: «Не ходи»…. Послышалось?

  Растопили печи. Зима? Дымок потянулся в небо. Запахло жареным. «Игра-судьба. Судьба-игра». Закружились белые снежинки. Скоро Рождество.

  Лера в сандалиях. Ноги по колени проваливаются в снег. Утопают, словно в болоте. Весна? «Кому игра. Кому судьба». Прокурлыкали вернувшиеся с юга журавли.

  Ворота. Калитка. Дом, что между пустырем и озером. Получилось дойти. Заглянуть в незакрытое окно, а где-то там, вдалеке… красные крыши приземистых домов.   

 Скинув на пороге дома стертые сандалии, Лера пошла по кругу.

 Комната – кабинет. В ней усердно трудится пожилой человек. Низко склонившись над столом, что-то кропотливо записывает в толстую тетрадь. Перед человеком гербарий. Давно засушенные цветы. Среди них один свежий. Красный.

  Комната – детская. Игрушки разбросаны по ней. Куклы, мишки, мячики. Над игрушками застыла сутулая женщина. Над головой женщины свил крепкую паутину жирный паук.

    Комната – спальня. Мрачная. С зашторенными окнами. На коврике у широкой кровати спит собака. Ей снится сахарная косточка и маленькая девочка. С девочкой хорошо играть. Косточку сладко жевать. Собака потянулась. Дернула лапами. Во сне зарычала. Девочку позвал кто-то чужой? 

    — Пойдем со мной. Скучно играть одной. 

  Ласковый голос. Улыбчивое лицо. На носу пенсне.

   — Близняшки приехали. Ты же их помнишь? Вы познакомились прошлым летом. Заходи в гости. Будем рады.

    Равнодушно пес отвернулся от соседа. Звонко хлопнула калитка. Быстро побежала девочка.

   Лера за ней. Оказалась в подвале.

   Этот подвал… Большой. Сырой. До того, как мама с папой развелись, и они переехали к бабушке, Лера часто украдкой спускалась в него. В подвале мама хранила старые вещи, сломанные детские качели и ржавый велосипед. Папа - фотоаппарат на треножнике, которым он не пользовался.  «Старое увлечение», — говорил о нем папа.

    Тем летом, когда в гости приехали близняшки, дети маминой родной сестры, игрушек стало не хватать. То и дело, тайком бегала Лера в подвал.

   Старый подвал. Лера его вспомнила. Она вспомнила и девочку! Сонечка жила по соседству. Сонечка была старше Леры где-то на полгода. Они учились в одном классе, пока Сонечка не пропала, а Лера не переехала в другой город.

  Сонечку в классе любили. За звонкий смех. И добрый нрав.

  Сыро. Нестерпимо сыро. С низкого потолка на глиняный пол звонко падают капли. Они мешают папе. Он нервничает. Сбрасывая с себя черную ткань, снова на кого-то наводит объектив.

    «Ну, же не сутулься. Ножку в сторону!» Приказывает.

    Зажав в руке трусики, Сонечка натужно отводит ножку в сторону. В ее глазах страх.

    За ней стоит девушка. Она звонко хохочет. В ее глазах боль. За девушкой спряталась женщина. Она насквозь пронизана сарказмом. В ее глазах ненависть. К женщине устало прильнула молчаливая старуха. Пустыми глазами сквозь время она разглядывает отца и… себя.

  Лера затаилась. Спустившись за игрушками, она замерла в темном углу. Когда он включил электричество, она не вышла на свет, а тусклая лампочка желтым светом не смогла объять все потайные места подвала, ее еле хватило на центр. В круге света топталась, переминаясь, Сонечка. Ее рот был заткнут кляпом. Он так и фотографировал ее с кляпом во рту.

  Незамеченной Лере удалось выскользнуть лишь тогда, когда на полу началась возня.

Сонечку искали долго. Собаки обнюхали каждый кустик ближайшего пустыря. Водолазы исследовали все дно местного озера. Маленький город замер в напряженном ожидании.

   Разложившийся труп нашли накануне Рождества. Мама Сонечки с трудом опознала дочь. Не сгнили башмачки.

   Под Рождество под одинаковыми черепичными крышами готовили индейку. В городе запахло жареным.

                                                                 ***

   Стуча колесами по рельсам, устало катился паровозик. «Чух-чух» медленно наматывал он круги вспять.

   — Ба! Старуха померла!

   Молодой уборщик территории парка боязливо ткнул рукой в тело. Старуха сразу завалилась на скамейку. Ее стеклянные глаза уставились в вечернее небо.

   — Я знаю ее. Это «Гунька». Ненормальная одна.

  Уборщик постарше, перекрестившись, закрыл старухе веки. «Отмучалась».